Игорь Петров: В одной из разрозненных мемуарных заметок Иван Ильин рассказывал (цитируется по собранию сочинений, подготовленному Юрием Трофимовичем Лисицей):
В ноябре 1943 г. на пятый год моей жизни в Цолликоне Георгий Павлович Брюшвейлер, швейцарец, родившийся и учившийся в Москве, сын московского реформированного суперинтендента, доселе мне незнакомый, но вспоминавший меня как московский студент московского профессора, позвонил мне по телефону из Берна, просил свидания и посетил меня несколько раз. Он жил в Германии и служил в каких-то (точно не знаю, каких) организациях национал-социалистов, бывал в оккупированной России, рыскал по всей Германии, много рассказывал конкретного и привозил фотографические снимки.
Он звал меня переехать в Германию и вступить в "Правительство" генерала А. А. Власова
На первый раз он звал меня переехать в Германию и вступить в "Правительство" генерала А. А. Власова. Впечатление у меня было такое, что этот шаг был ему подсказан влиятельными германскими чиновниками из не национал-социалистов.
Я выслушал его спокойно и дал категорический отказ. Я изложил мои доводы: объективные и субъективные.
Объективные. 1. Германия, как и следовало ожидать, безнадежно проиграла войну: это гиблое место, тонущий корабль; это не место для политической акции (он этого еще не понимал и был потрясен).
2. После того, что нац[ионал]-соц[иалистическая] Германия (да и вообще вся Германия) совершила в эту войну по отношению к России и русским, связываться с нею, доверять ей, ждать от нее чего-либо для России совершенно невозможно, наивно и нелепо: она показала себя русским "врагом № 1".
3. Власова не знаю. Доверять ему в его отношениях к Германии, к России и к большевикам не имею никаких оснований. Если он, выручая своих солдат, лезет в петлю национального компромисса – то это понятно. Но другим пачкаться этой петлей нелепо. Все это обреченное.
Субъективные.
1. Я не политик, и меня честолюбие не томит и не соблазняет.
2. У меня несколько начатых книг, которыми я повинен России. Я молю Бога дать мне возможность завершить их; и на другие пути не пойду.
В 1944 г. он привез мне целые картоны рукописей, написанных новыми русскими эмигрантами в Германии по поручению каких-то германских министерств: разоблачение большевистской лжи по церковному вопросу в России. Он обратился ко мне с просьбой германских (не нацистских) чиновников проредактировать эти рукописи по моему усмотрению, отобрать, написать предисловие и напечатать.
Вся книга написана гепеуками
Я сразу решил, что этого не сделаю, но ознакомиться не отказался. Я прочел предисловие митрополита Сергия, экзарха балтийского, в котором он простым указанием элементарных ошибок "Сергие-Патриаршей" книги разоблачает весь фальсификат (Дмитрий Донской в предисловии назван будто бы "Патриархом" – "святым", – но никогда им не был; след[овательно], Сергий не писал этого предисловия; да и вся книга написана гепеуками!); я просмотрел еще одну или две статьи – и понял, что этим авторам доверять нельзя. Через неделю Георгий Павлович был опять у меня, и я категорически отказался.
– Почему?
– Эти люди мне неизвестны. Одни из них могут врать, угождая немцам. Другие – просто чтобы прокормиться. Третьи – по поручению Гепеу для дезинформации и позднейшего
разоблачения большевиками. Проверить их я отсюда не могу. Исправить тоже не могу. Брать на себя ответственность за такой сборник немыслимо. Когда я редактировал сборник "Welt vor dem Abgrund" – я отобрал людей, заслуживающих доверия; я связал их автентическими источниками и ссылками. А здесь – все втемную. Однако, если бы не эти соображения, то я apriori не могу и не хочу варить дело за Россию – с немцами, так себя в войне показавшими.
Собственно, мой сегодняшний рассказ будет представлять собой развернутый комментарий к этой мемуарной заметке.
Вначале коротко об упомянутом в самом конце сборнике Welt vor dem Abgrund (т. е. "Мир над пропастью". Подзаголовок: Политика, экономика и культура в коммунистическом государстве). Он был подготовлен к печати Ильиным и издан в 1931 году в Берлине, в работе над ним принимали участие, в частности, историк Сергей Сергеевич Ольденбург, философ Николай Сергеевич Арсеньев, правовед Николай Сергеевич Тимашев.
Теперь о герое процитированного отрывка. Георгий Павлович Брюшвейлер (1897 – ?), как и рассказано у Ильина, родился в России, его отец Павел Брюшвейлер был пастором евангелическо-реформатской церкви. Я когда-то кратко писал в своем блоге о Брюшвейлере и десять лет спустя получил комментарий, который охотно приведу.
… Мой дед был кистером Реформатской церкви в Москве в 1910-е годы. Тогда в ежегодниках "Вся Москва" в разделе иноверческих церквей писали: Пастор Брюшвейлер, органист Мюллер, кистер Гептнер. Пастор и дед жили в доме Реформатской церкви... Сохранился групповой снимок детей нашего двора. Его примерно в 1910 году сделал брат моей бабки Отто, он был технарь и освоил фотографию. Подозреваю, что Георгий лежит слева.
Так что благодаря счастливому стечению обстоятельств у нас есть фото юного Георгия. Он окончил школу в Москве, учился в университетах в Москве и Женеве, где изучал юриспруденцию. Затем в 1920 году внезапно уехал в Саарбрюкен, где служил в банке, оттуда направился в Берлин, где четыре года работал секретарем в ИМКА (YMCA: Young Men’s Christian Association), а затем в Париж, где устроился местным корреспондентом "Чикаго Трибьюн". Как мы видим, у Георгия Павловича была бурная молодость.
Что по логике вещей должно было последовать за журналистикой? Ну конечно, гостиничный бизнес. Георгий Павлович приобрел пенсион в Женеве и даже организовал что-то вроде профсоюза владельцев гостиниц, который и возглавил. Но это все-таки дело скучноватое, и в 1934 году он возвращается в журналистику и едет в Югославию корреспондентом женевского Курьера, а после начала Второй мировой в том же качестве в Германию. Но когда он годом позже вернулся в Швейцарию, гостиничный бизнес его все-таки нагнал, и его арестовали за присвоение чужих средств, но после того, как он рассчитался с владельцами, он снова оказался на свободе.
Подал прошение о трудоустройстве на оккупированных территориях
Уже 23 июня 1941 года он стоял перед немецким консульством в Берне, желая получить визу для въезда в Германию. Брюшвейлер не испытывал никаких симпатий к советской власти, с его слов, его родной брат погиб в 1919 году, воюя с большевиками в составе Белой армии, так что он мечтал – цитата – "поучаствовать в разгроме большевизма и остаться жить в свободной России". Визу он получил только в октябре и, въехав в Германию, подал прошение в восточное министерство о трудоустройстве на оккупированных территориях и был направлен в город Николаев.
В его представлении он должен был стать редактором местной газеты, но реальность оказалась более прозаической и он получил пост переводчика при местной комендатуре. Понятно, что это было не самое подходящее занятие для деятельного Георгия Павловича. На его счастье, в Николаев как раз приехали представители оперативного штаба Розенберга. Изначально оперштаб был создан с целью изъятия, оценки и использования архивов, библиотек и предметов искусства на оккупированных нацистской Германией территориях. Сначала на западе, где речь шла в первую очередь о еврейских коллекциях, но потом и на востоке. В частности, знаменитый впоследствии Смоленский партийный архив тоже был вывезен из Смоленска оперштабом Розенберга, оказался в Германии в американской зоне оккупации, затем, соответственно, был вывезен в США и активно изучался американскими советологами уже после войны.
Представитель оперштаба был в полном восторге от Брюшвейлера: его юридическое образование, журналистская карьера и прекрасное знание русского языка по крайней мере на бумаге делали его незаменимым для оперштаба работником. Оперштаб был даже согласен платить ему туже зарплату, что комендатура, хотя другие сотрудники оперштаба получали меньше. После короткого летнего отпуска, проведенного в баварских горах, Георгий Павлович в августе вернулся уже в киевское отделение оперштаба в качестве начальника переводческого бюро.
Но киевская карьера не задалась: уже через месяц он был обвинен начальством в том, что провел ночь с молодой немецкой сотрудницей оперштаба. Сотрудницу подвергли строгому допросу, она во всем призналась, и в результате Брюшвейлер получил билет на поезд в Берлин и требование покинуть Киев в течение 24 часов. Впоследствии в Швейцарии он рассказывал, впрочем, что ему в вину ставили "дружеские отношения с русскими".
Хотя из Киева его выгнали с волчьим билетом и требованием немедленного увольнения, в Берлине к вопросам нравственности и морали отнеслись менее строго. Брюшвейлер остался на службе. Возможно, это имело вполне прагматическую подоплеку: наступление вермахта прекратилось, и вместе с тем прекратился поток трофейных архивов и библиотек: и оперативному штабу с его достаточно разветвленной системой филиалов (так называемых главных рабочих групп, можно назвать Ригу, Минск, Киев, Брюссель, Париж, Белград) и раздутым аппаратом срочно нужно было найти обоснование для продолжения собственного существования. И таким обоснованием стало изучение противника. Кстати, достаточно показательно для всей нацистской политики в отношении СССР, что этой темой всерьез озаботились лишь в конце второго года войны. Командование вермахта среагировало чуть раньше, в рассказе о Михаиле Самыгине мы упоминали о специальном лагере, который летом 1942 года располагался прямо в Берлине на улице Шлифенуфер, где содержались пленные, как-то заинтересовавшие немецкое командование в качестве источников информации, кроме того, проводились специальные допросы по определенным темам, например, железные дороги, оборонная промышленность и т.д. в обычных лагерях военнопленных.
Планировалось привлекать советских ученых, оставшихся на оккупированных территориях, к написанию разработок
В марте 1943 года оперштаб составил специальный план (Auswertungsplan Ost), в рамках которого планировалось привлекать советских ученых, оставшихся на оккупированных территориях, к написанию разработок, которые в дальнейшем могли использоваться либо в пропаганде, либо в качестве практической информации, либо в научной деятельности уже на немецкой стороне. Вся эта работа неплохо оплачивалась и у ученых после двух лет полуголодного существования появился наконец неплохой заработок. Некоторые работы действительно имели научную значимость, но большая часть, конечно, носила пропагандистский характер.
Особенно активно работали филиалы оперштаба в Минске и Киеве, но последний по понятным причинам пришлось осенью 1943 года эвакуировать. Ученых, инженеров и других представителей интеллигенции планировалось собрать в специальном лагере в городке Хайдебрек в Верхней Силезии. В получасе езды от этого городка в Ратиборе (сегодня Рацибуж) располагалась с осени 1943 года штаб-квартира оперштаба вместе с богатой русской библиотекой, эвакуированной из Берлина вследствие постоянных бомбардировок союзников.
Эвакуация, однако, проходила достаточно беспорядочно: часть ученых оказалась во Львове, часть в Трускавце, а Константин Штеппа, бывший редактор киевской газеты "Новое украинское слово", информатор местного СД и давний сотрудник оперштаба, т. е. человек, плотно сотрудничавший с немецкими властями и ожидавший поэтому от них особого внимания к своей персоне, и вовсе оказался с семьей в лагере Танненберг в Восточной Пруссии, откуда слал во все стороны письма с просьбой его немедленно вызволить, т. к. условия лагерной жизни были очевидно несладкими.
Вот этих эвакуированных советских ученых и опекали со стороны оперштаба Георгий Брюшвейлер и еще один бывший уроженец Российской империи, который занимал в оперштабе должность даже выше Брюшвейлера, он был начальником отдела – Вальдемар Рейхардт. Послевоенный справочник Wer ist wer дает такую биографическую справку: родился в 1901 году в Санкт-Петербурге, учился в гимназиях в Берлине и Мюнхене, затем в Берлинском университете, где изучал юриспруденцию, историю и экономику, затем работал парламентским корреспондентом, писал отчеты о заседаниях рейхстага и прусского ландтага, сам вступил в Deutsche Volkspartei, т. е. немецкую народную партию, и даже в начале 30-х был ее генеральным секретарем в Померании, но затем переключился на писательскую работу.
Его первый роман "Родовое древо доктора Писториуса" повествовал о немецком чиновнике, дослужившемся до высоких постов, который верит в свое благородное происхождение и поэтому тщательно изучает своих предков, не обращая внимания на ветер перемен, который дует за окном. Роман был экранизирован в 1939 году, и в конце фильма по улице мимо Писториуса марширует отряд Гитлерюгенда, что наводит героя на свежую мысль, что он отстал от времени и будущее принадлежит молодым.
Затем Рейхардт написал несколько комедий, в частности "Пьеса без названия" и "Его жена – его же секретарша". Когда в партийных кругах в 1940 году обсуждался вопрос, разрешить ли Рейхардту выступать с лекциями о кино, злопамятные коллеги вспомнили было его принадлежность к неправильной партии, но им указали, что сейчас его работы находят признание в кругах НСДАП, да и сам он является кандидатом на вступление в оную, так что читать лекции ему позволили.
Теперь мы можем возвратиться к замечанию Ильина относительно "германских (не нацистских) чиновников", которые якобы обратились к нему с просьбой. В оперштабе, за малым исключением, действительно работали не упертые нацисты, но все сотрудники так или иначе с НСДАП были связаны.
Собственно, вся история, которую описывает Ильин, началась с того, что в июле 1943-го группа оперштаба, работавшая в Орле, нашла у одного офицера немецкой второй танковой армии изданную Московской патриархией годом раньше книгу "Правда о религии в России".
Книга была срочно переправлена в Берлин, Рейхардт ее прочитал и отметил, что книга крайне важна, так как в сжатом виде содержит всю большевистскую пропаганду, изображающую сейчас симпатию к религии. И в оперштабе родилась идея: используя наработки своих русских сотрудников, написать контрпропагандистскую книгу о том, как на самом деле обстоят в СССР дела с религией.
Первым делом Рейхардт и Брюшвейлер поехали в Хайдебрек искать среди советских ученых будущих авторов для этой книги.
В этой поездке их сопровождал известный деятель НТС и журналист Глеб Рар, который в 1997 году вспоминал об этом так:
Не помню по чьей это было инициативе, но я совершил с Брюшвейлером поездку из Бреславля на поезде в город Heidebreck. Это – в Верхней Силезии... Это был крупный центр военной (кажется, в основном – химической) промышленности, отстроенный после захвата Верхней Силезии Германией в 1939 году. Там работало немало русских специалистов и ученых, в частности те, кто в двух вагонах был эвакуирован из Ленинграда сразу после начала блокады и вывезен на северный Кавказ. Там немцы их и захватили в Пятигорске. Фамилии ученых, которых помню: Кельзи, Ефремов, Бровцын... По указанию НТС я с 1943 года работал с этими профессорами. стараясь привлечь их в НТС. Помню, Ефремов отказался, с горечью заявив, что "теперь уже поздно". Бровцын поддерживал связь, но от формального вступления в НТС отказался (жена, дочка!)...
И вот насколько я помню, я Брюшвейлера возил в Хайдебрек именно для встречи с этой группой профессоров и ученых.
Этот отрывок из письма опубликован в комментариях к уже известному нам рассказу Ильина в его собрании сочинений. Рару казалось, что это было в 1944 году, но это аберрация памяти: эта поездка состоялась осенью 1943 г., сохранился отчет о ней, составленный Рейхардтом. Впервые Рейхардт и Брюшвейлер посетили Хейдебрек в конце октября и договорились о переводе нескольких ученых из этого лагеря в Ратибор, под крыло оперштаба, а во время второго визита 6 ноября как раз и обсуждался план будущей книги и раздавались задания.
Среди получивших задания как раз именно те фамилии, которые упоминает Рар, – профессор Кельзи, профессор Ефремов. Действительно, по большей части это были вовсе не киевские ученые, а ленинградские. В 1942 году их эвакуировали из блокадного Ленинграда и направили набираться сил в курортный Пятигорск, который вскоре был захвачен немцами. В свою очередь 4 января 1943 года немцы эвакуировали их из Пятигорска и разместили во временном лагере под Киевом, откуда они уже и попали в Хайдебрек. Следует отметить, что большинство этих ученых были техническими специалистами. Например, упомянутый профессор Евгений Николаевич Кельзи при советской власти был педагогом-методистом, автором многочисленных пособий по физике.
Для книги оперштаба ему поручили написать главы о закрытии церквей при советской власти и изъятиях церковного имущества. В работе над второй ему должен был помогать профессор Анатолий Степанович Чураев, тоже вовсе не специалист по религиозным вопросам, а бывший сотрудник кафедры общей электротехники Ленинградского горного института. Среди других розданных заданий были рассказы о состоянии церквей в различных городах СССР, в которых жили ученые, в частности, в Крыму, в Харькове, Томске и даже Ташкенте, впрочем, лишь часть этих рассказов в итоге вошла в книгу. Для будущих авторов книги была даже организована специальная поездка в Берлин, который Кельзи, Чураев и Ефремов посетили в сопровождении Брюшвейлера и Рейхардта в середине ноября. Помимо посещения библиотек в поисках нужной для работы над книгой справочной литературы и приема в отделе прессы восточного министерства они также были приглашены в оперу, в театр, в кино и в русскую церковь на Фербеллинер Плац. В феврале 1944-го эти авторы получили гонорары, но сравнительно небольшие, Кельзи выплатили 200 рейхсмарок, Чураеву 150. Для сравнения: месячная зарплата Брюшвейлера была в 3–4 раза больше.
Но для работы над книгой были привлечены и ученые, все еще остававшиеся на оккупированной территории, прежде всего, эвакуированные из Смоленска в Бобруйск, Минск, Барановичи. Среди них особо выделим уже знакомого нам Дмитрия Петровича Кончаловского, о котором мы рассказывали в отдельной передаче. Кончаловский в этот момент работал в отделе пропаганды W, т. е. Weißruthenien, и примерно с середины ноября 1943 года, согласно еженедельным отчетам оперштаба, он пишет сначала статью с детальным опровержением тезисов советской книги, а затем отдельную статью "Мои личные наблюдения и впечатления о церковной жизни Москвы в 1926–41 гг.".
Кроме того, к работе над книгой привлекают священников, живших в 20–30-е годы в Советском Союзе, в первую очередь Павла Ивановича Каменцева, служившего при советской власти в Смоленске, Ельне, Духовщине и Вязьме. Он написал для книги около десятка работ, в частности, "Последствия свержения царя для православной церкви", "Антирелигиозная пропаганда в Советском Союзе", "Открытая и тайная борьба церкви и ее служителей по защите религии" и т.д.
Уже 4 января 1944 года начальник Брюшвейлера и Рейхардта по оперштабу Герд Вундер докладывает, что работа над книгой приближается к концу, но объем уже сейчас превышает 400 страниц, что выше изначально запланированного (к слову, объем московской книги был 458 страниц). Поэтому необходимо позаботиться о дополнительном разрешении на бумагу для книги, чтобы как можно быстрее приступить к печати. 19 января книга вчерне закончена, Рейхардт пересылает в Берлин оглавление, указывая, однако, что общий объем сильно вырос – от 900 до 1000 страниц, включая иллюстрации. Рейхардт готов идти на сокращения, но книга должна выйти как можно скорее, т. к. она имеет огромную значимость в контексте войны и произведет фурор не только в Германии, но и за рубежом. Поэтому необходимо сократить насколько возможно все цензурные и технические мероприятия, в чем должен помочь лично Розенберг.
Немецкий манускрипт имеет подзаголовок: "Исповедь русских патриотов"
Надо сказать, что немецкий манускрипт книги в полном виде, даже с иллюстрациями, сохранился в архиве оперштаба. Она называется точно так же, как московская "Правда о религии в России", но имеет другой подзаголовок: "Исповедь русских патриотов", и да, это две довольно увесистые папки, в сумме около 800 печатных страниц. Это именно та книга, которую видел Ильин, потому что действительно первая глава написана митрополитом Сергием Воскресенским, экзархом Латвии и Эстонии, и в ней упоминается Дмитрий Донской, хотя и в несколько ином контексте по сравнению с отложившимся в памяти Ильина. Сергий пишет, что воззвание митрополита, впоследствии патриарха Московского Сергия, от 22 июня 1941 года не могло быть написано последним, и он поставил под ним свою подпись против своей воли. Патриарх – ученый теолог и превосходный стилист и ни в коем случае не мог бы назвать князя Дмитрия Донского святым, так как тот не входит в число святых отцов церкви.
Первая часть будущей книги, озаглавленная "Ложь о религии в России" и представлявшая собой дискуссию с тезисами московского оригинала, состояла из пяти глав. Кроме Сергия Воскресенского, их написали уже упомянутые нами Дмитрий Кончаловский (под псевдонимом Сошальский), Павел Каменцев, Константин Штепа и скрывшийся под криптонимом И.А. философ Иван Михайлович Андреевский (к слову, авторам предоставлялся выбор подписи: настоящее имя, псевдоним, криптоним или полное отсутствие подписи).
За первой частью следовали дальнейшие: "Митрополит Сергий и избрание патриарха в Москве" (отметим, что она действительно была написана по свежим следам, патриарх был избран лишь 8 сентября 1943, для этой части были собраны высказывания иерархов русской церкви за границей: митрополита Анастасия, митрополита Варшавского Дионисия и даже епископа Шанхайского Иоанна и священника из Аргентины Константина Изразцова), "Крестный путь церкви в России", "Антирелигиозная политика советского правительства", "Исповеди и пережитое", "Разрушения церквей в Советском Союзе", "Большевизм на территориях, занятых СССР в 1939–40 гг.", "Возрождение религиозной жизни на территориях, избавленных от большевистского террора".
С быстрым изданием ничего не вышло
Но, несмотря на все старания Рейхардта, с быстрым изданием ничего не вышло. Бюрократическая улита ехала долго, и лишь 13 марта в Ратиборе состоялось внутреннее совещание, посвященное изданию книги. Возникла идея подготовить две редакции рукописи: редакция A должна была быть после получения разрешения напечатана в Германии и представлена в Министерство иностранных дел для рассылки по разным странам и континентам. А редакцию S, которая должна была представлять сокращенную версию, планировали напечатать в Швейцарии. И для переговоров об этой публикации в родную Швейцарию снаряжался Георгий Павлович Брюшвейлер. Также планировалось затем издать русскую версию книги, которая должна была быть переводом то ли с немецкого, то ли со швейцарского варианта (вопрос об осмысленности обратного перевода не ставился).
3 апреля 1944 года Брюшвейлер получил в Берлине справку, свидетельствующую, что он является сотрудником оперштаба и едет в Швейцарию по личному заданию Розенберга вести переговоры о публикации книги о церковном вопросе в Советском Союзе. С этой целью он везет с собой манускрипты на разных языках, оперштаб просит всячески облегчить ему пересечение границы. С апреля по октябрь 1944 года Брюшвейлер шесть раз посещал Швейцарию, каждый раз проводя там от 2 до 4 недель. Очевидно, во время одного из визитов он и познакомил Ильина с содержанием готовящейся книги и спрашивал его, не возьмется ли тот за организацию швейцарского издания, включая написание предисловия.
Кстати, вопреки утверждению Ильина, что авторы книги ему неизвестны, одного из авторов, а именно Дмитрия Петровича Кончаловского, Ильин хорошо знал еще по МГУ. Кончаловский во время войны вел переписку со своей сестрой, жившей во Франции. После освобождения Парижа эта переписка понятным образом прервалась, но Брюшвейлер взял его письма в Швейцарию, намереваясь отправить их оттуда (это не удалось). Наряду с письмами он привез меморандум Кончаловского, адресованный немецким властям и написанный летом 1943 г. (этот меморандум переведен и опубликован мной в 2010 г., в передаче о Кончаловском мы о нем говорили). То, что этот меморандум читал в том числе Ильин, мы знаем благодаря сохранившемуся письму Брюшвейлера Ильину: он просит вернуть документ и прямо называет имя автора: Кончаловский (меморандум подписан псевдонимом Сошальский).
Тем не менее аргументация в мемуарной заметке Ильина, вероятно, верна: при всем фрондерстве обращение жившего под немецкой оккупацией Кончаловского должно было жившему в нейтральной Швейцарии Ильину показаться чересчур германофильским или даже подобострастным. Да и на дворе уже стояло лето 1944 года.
Во время очередного возвращения Брюшвейлера в Берлин ему было сообщено, что министерство иностранных дел не сумеет выделить средства на публикацию книги в Швейцарии. Однако Брюшвейлер еще несколько раз посетил Швейцарию, пока эта его деятельность не привлекла внимание швейцарской полиции. В октябре 1944-го он был арестован на границе (удостоверение оперштаба вызывало у швейцарских пограничников смутное беспокойство, также им не понравился набросок карты приграничной местности в районе Констанца) и подвергнут допросу, в том числе о его контактах с Ильиным ("нас связывают прочные дружеские отношения и кроме того, профессор крупный специалист по церковному вопросу в России, так что мы регулярно обменивались мнениями по поводу интересующей меня книги"). Брюшвейлер рассказал полиции, что его нынешние визиты уже не связаны с публикацией книги, а им движет желание облегчить судьбу русских, оказавшихся в Германии, в первую очередь военнопленных и остарбайтеров, и поведать миру об их тяжелой доле. Карту же он нарисовал для того, чтобы в случае нужды переправлять в Швейцарию нелегально тех людей, которым немецкие власти откажут в официальном выезде.
При аресте у Брюшвейлера были изъяты несколько документов, в том числе копия его письма Ильину (в дошедшем до нас архиве Ильина переписка с Брюшвейлером, к сожалению, отсутствует) и заметка Ильина об арестах членов НТС в Германии, написанная, очевидно со слов того же Брюшвейлера, поддерживавшего в Германии (вспомним рассказ Глеба Рара) тесные контакты с НТС.
Гиммлер на закрытом, но достаточно людном собрании назвал Власова "русской свиньей"
Теперь мы можем уточнить и примерную дату разговора Ильина с Брюшвейлером о генерале Власове. Сам Ильин, как мы помним, датировал его ноябрем 1943 года. Это крайне маловероятно, так как Брюшвейлер в ноябре не был в Швейцарии, он был в Хайдебреке, где вел переговоры с бывшими советскими учеными о работе над книгой. В Швейцарию он приехал лишь на рождество в конце декабря 1943 года. Во-вторых, ни в ноябре, ни в декабре 1943-го ни о каком "правительстве Власова" не могло идти и речи: Власов сидел на своей вилле под Берлином, а какая-либо политическая деятельность была ему запрещена. Более того, 6 октября 1943-го Гиммлер, всячески противившийся любым национально-русским поползновениям, на закрытом, но достаточно людном собрании назвал Власова "русской свиньей". Полная цитата из речи Гиммлера:
Вся затея с власовской пропагандой меня всерьез напугала. Я не пессимист и не прихожу в раж от каждого пустяка. Но это дело показалось мне опасным. Оно показалось мне опасным, когда я стал получать от немецких солдат письма, в которых стояло (буквально в каждом): мы недооценили русского человека. Он не робот и не унтерменш, которого мы знаем по нашей пропаганде. Это благородный народ, который угнетали. Мы должны дать им национал-социализм и основать русскую национал-социалистическую партию. У русского есть национальные идеалы. И тут идут мысли господина Власова: Германия еще никогда не побеждала Россию. Россия может быть побеждена лишь русскими. Эта русская свинья, генерал Власов, предлагает нам свои услуги. И этому человеку некоторые наши старцы хотят вручить миллионную армию. Этому типу, на которого нельзя положиться, они хотят дать оружие и снаряжение, чтобы он выступил против России, а может, в один прекрасный день, что весьма вероятно, и против нас.
Прошел почти год до того, как Гиммлер от военной и политической безысходности вынужден был сделать хорошую мину при плохой игре, встретился с Власовым и дал разрешение на образование Комитета освобождения народов России и создание Вооруженных сил КОНР под началом Власова. Вот тут, в ноябре 1944 года, с провозглашением КОНР образовалось нечто, хотя бы отдаленно напоминающее правительство, и это гораздо более вероятная датировка разговора с Брюшвейлером (т. е. Ильин ошибся на год).
Разумеется, Ильин мог считать Германию "гиблым местом" и "тонущем кораблем" и в конце 1943-го, но впервые имя Власова в его немецкоязычной публицистике появляется лишь в марте 1945 г. К слову, обе статьи Ильина – "Власовское движение" и "Что же произошло со власовским движением" – тоже, что совершенно очевидно, написаны на основе информации, предоставленной Брюшвейлером. Но мы несколько отвлеклись от основной темы рассказа, к которой, впрочем, осталось лишь послесловие.
В начале 1945 г. в Швейцарии вышел немецкий перевод книги Московской патриархии
Ни немецкий, ни швейцарский, ни русский вариант книги оперштаба "Правда о религии в России. Исповедь русских патриотов" так никогда и не увидел свет. Любопытно, что в начале 1945 г. в Швейцарии вышел немецкий перевод книги Московской патриархии, причем как будто в насмешку он был издан в Цолликоне, так сказать, прямо у крыльца Ильина.
Брюшвейлер после войны открыл в Берне международное бюро помощи беженцам (и в этом качестве мелькает в переписке Ильина с генералом Лампе). Подозрительные швейцарцы перлюстрировали его почту и прослушивали телефон, но узнали немногое, так как в начале разговора Брюшвейлер обычно предупреждал собеседника: "Много не болтайте, эти сволочи нас слушают". Впрочем, вскорости он переключился от помощи русским эмигрантам на помощь немецким эмигрантам, помогая им (за хорошую мзду) получать документы на чужие фамилии и эмигрировать в Аргентину. Эту деятельность пресекла, хотя и не сразу, швейцарская прокуратура, Брюшвейлера арестовали и присудили штраф, после чего он переехал во Франкфурт (в адресных книгах в качестве профессии указано: коммерсант), где его следы теряются в конце 60-х.
Вальдемар Рейхардт вернулся как ни в чем не бывало к писательской и сценаристской деятельности. О своей карьере в НСДАП и оперштабе он благополучно забыл, зато вспомнил о давних функционерских постах в немецкой народной партии. Он написал еще несколько комедий и сценариев под названиями типа "Лишь счастья мне недостает" или "Свадьба с препятствиями", переводил с русского Тургенева, Лескова, Чехова и Куприна, сотрудничал с мюнхенским Институтом по изучению СССР. Умер довольно рано, в 1958 году.
Среди основателей мюнхенского института было три бывших сотрудника оперштаба Розенберга, в том числе Константин Штепа. После войны он публиковался почти исключительно под псевдонимами, так как на него постоянно писали доносы. Особенно преследовали украинские националисты, которых он во время войны сдавал киевскому СД. Наконец, он уехал из Германии в США, там тяжело заболел и умер в том же 1958 году, что и Рейхардт.
В США в 1949 году переехали также профессор Анатолий Чураев и Иван Андреевский, а вот профессор Кельзи остался в Германии, вошел впоследствии в Высший Монархический Совет. Это, кстати, пример успешной межнациональной интеграции, ведь его дед Федор Ильич Кельзи родился в сирийском Алеппо, "от родителей-арабов, принадлежавших к армяно-католическому вероисповеданию", и переселился в Россию лишь в 40-е годы XIX века. А вот внук стал ревностным русским монархистом.
Об Ильине и Кончаловском мы уже рассказывали. Герд Вундер, начальник Брюшвейлера и Рейхардта, сделал в послевоенной Западной Германии карьеру историка, краеведа и генеалога, благополучно дожил до 80 лет. Священник Павел Иванович Каменцев был арестован 6 октября 1944 года в Лепеле и умер 17 апреля 1945 г. в тюрьме № 1 НКВД Белорусской ССР.
